Служанка его сиятельства (СИ) - Страница 33

— Замолчи! — оттолкнул его Марк.

— Действительно, Леран, не стоило так, — герцог помолчал, недовольно посмотрев на брата, и ловя на себе его удивленный взгляд, но не выдержал и рассмеялся. — Претендентка на мое сердце умудрилась растопить ледяное сердце Марка! Этот треугольник надо отпраздновать!

Марк только вздохнул и кинул в камин смятый лист бумаги. Он и не ожидал ничего другого от этих двоих, им было непонятно, как можно простить и ждать женщину, которая сбежала с наемником, пытавшимся тебя убить. Да что говорить, Марк и сам не понимал, как мог продолжать испытывать эти отравляющие чувства. Ему во всех смыслах воткнули нож в спину, и еще неизвестно, что было больнее.

— Так. Все. Собрались, — Натан сел на шкуру возле камина. — И кто из них ожидал такого?

— Никто, — уверенно ответил Марк. — Все в крике разбегались.

— А эта… — Леран попытался вспомнить имя претендентки, — которая в штанах приехала.

— Ория? — уточнил Марк.

— Да, она самая.

— Сразу нет, — герцог отмахнулся и налил себе еще вина. — Я только на нее и смотрел вначале. Это кажется, что она здесь всех убить готова, сама под стол полезла.

Леран вспомнил, что Ория действительно кинула Гету и бросилась под стол, как только потолок начал расходиться. Впрочем, и герцогиня не стояла спокойно — у нее побледнело лицо, но она хотя бы не скрылась позорно в никчемном укрытии.

— Меня интересует вот что, — продолжил Натан. — А что с воспитанницей?

Увлеченные разговором, они не заметили, как дверь библиотеки открылась, и к свету подошел Эльдевир.

— Она не шелохнулась, — сказал он сурово, оглядев всех троих. Натан и Марк быстро вскочили, с испугом посмотрев на старика. Леран медленно отставил бокал. Обычно старик мало говорил, но еще меньше выказывал свое недовольство. Сейчас же его старые и помутневшие глаза словно по-новому заблестели, лицо в свете камина и свечей казалось намного моложе, сам он выпрямился, а руки перестали дрожать. — Вам кажется это забавным? Вам весело смотреть, как они в страхе разбегаются? Что ты делаешь, Натан?

— Я знаю, чего я добиваюсь, дядя. И не стоит так со мной говорить, — племянник редко шел на конфликт с семьей, но с этими невестами его будто подменили. Он совершенно забыл о правилах, об опасности, а желание выйти из тени стало манией, которую невозможно было утолить.

— Отец, ты видел, кого они прислали? — встрял Леран. — Баронессы, герцогини, графини… Да от их титулов одно название осталось ито, если не выйдут за Натана, оно пропадет. Пятые, седьмые, десятые дети по материнской линии, троюродные сестры без реальной власти, внебрачные дочери, отребье и мы за них должны заплатить? Натан с таким же успехом может жениться на служанке и так же ничего не получить от этого брака. Это плевок нам в лицо, унижение всей нашей семьи. Так что ничего страшного, в том, что произошло, я не вижу.

Эльдевир переводил взгляд с сына на племянника, с ужасом пытаясь понять, что стало с этими милыми мальчиками, которых он всеми способами пытался оградить от подобных страстей. Он давал им всем лучшее, что было у него самого, у его брата, показывал все, что знает и умеет. Для чего? Чтобы они баловались, пугая невинных девушек своими фокусами?

— Ничего страшного не видишь, да, — Эльдевир то ли спросил, то ли тихо повторил фразу сына.

— Дядя, я… — попытался встрять герцог.

— Молчи! — Эльдевир впервые за несколько лет повысил голос, и это было дурным знаком. — Посмотрите на себя. Да, посмотрите внимательно. Кем вы стали? Что вы делаете? Ты, Натан, герцог Виару, правитель этих земель, который с таким трудом вернул себе власть. Хотя нет, это я вернул тебе власть! И ты решил, что что-то можешь сделать сам? Ты жаждал искоренить невежество, бороться против клеймения, а сам только что заклеймил всех, кто был в том зале. Да в них нет той крови, так что теперь? Нет ничего омерзительнее, чем искореняя предрассудки, самому начать питать их. Ты пытался бороться с людским мнением, а вместо этого зародил новое — твое — как единственно правильное. А ты, Леран, мой сын. Ты столько выступал против дикости, навязанной храмовниками, столько обвинял их в предвзятости, столько раз задавался вопросом, почему люди не могут открыть глаза и посмотреть, что происходит на самом деле. И что теперь? Ты стал таким же. Рядом с тобой, в том доме, где ты спишь, ешь, делишь ложе со своими любовницами, прямо здесь живет одна из воспитанниц монастыря. Но теперь уже ты не желаешь видеть в ней человека, лишь рясу — твое клеймо. А за тобой идут другие. Люди готовы ненавидеть, Леран, готовы желать смерти, винить других, любого — это в их природе. Но ответь мне, мой мальчик, кто из вас хуже: тот, кто ненавидит и желает убивать из-за невежества, или тот, кто питает свою ненависть, своим превосходством? Вы так упорно боролись со злом, что стали его частью. Так скажите мне, кто из вас больше виновен? Дорвались… В желании сплотить еще больше разобщили. В борьбе с предрассудками создали новые. Сами пошли на это, по доброй воле, как овцы…

— Герцог, мэр прислал сообщение, — раздался в темноте возле входа голос Змеры.

Она медленно вышла вперед, стараясь не смотреть на Эльдевира. И протянула герцогу сложенный вчетверо лист. По окнам замка стучали тяжелые капли дождя, но услышали их, казалось, только сейчас.

Змера зашла вовремя, никому не хотелось продолжать этот разговор: ни старому дяде герцога, ни двум его сыновьям, ни племяннику. Хороший спор мог распалить и заставить действовать. Это же был даже не спор и не ссора, так, высказывание вслух того, о чем они думали. Но иногда, к сожалению, приходится действовать с врагом его же методами.